Лихтенвальд из Сан-Репы. Роман. Том 2 - Алексей Козлов

В аэропорту я был свидетелем страшной сцены. Куча голосивших людей, мужчин и женщин провожала молоденького лётчика. Он был взвинчен и пьян. Он подошёл ко мне, попросил сигарету и сказал:

– Я из Адгана. Был в отпуске и сдуру ума матери рассказал, как нас лупят над ущельями. Из четырёх моих друзей я один остался! А теперь еду туда опять, к смерти! Наверно, не вернусь оттуда! Будь здоров!

– И ты тоже, брат! Будь!

Я попытался его успокоить, утешить, но не смог. Его лицо морщилось, и было всё – в мелких трещинах и морщинах. А ведь это был совсем молоденький парень. В мире нет справедливости, но есть судьба. И от неё никуда не уйдёшь!

В Самуркенд самолёт прилетел глубокой ночью, и я с трудом обнаружил военную гостиницу. В комнате на панцирных кроватях жило восемь человек.

Утром я вышел на солнечную улицу и спросил у человека в халате, где тут Серый Дом. Там я должен был получить ихние бланки для допросов. Он замахал руками:

– Нэльзя так говорить! Нэльзя!

– Что нельзя? – спросил я, но он уже испарился вместе со своим кувшином и волшебной лампой.

Город расстилался на огромные расстояния. Это была гигантская деревня, по наущению или в гордыне названная городом.

С вожделенными бланками я нашёл дом Агаев. Это было одноэтажное строение с внутренним двором, сплошь уставленным мешками с чесноком – вечный бизнес трудолюбивых корейцев. Это были очень хорошие и честные люди. Я составил протокол, спросил, как мне говорили о детстве Алексея, здоровье, был ли в психиатрической лечебнице?

– Что же нам делать? – спросил его отец, – Позор-то какой!

Я ему честно сказал, что я всего лишь собираю справки и что если ничего не предпринимать, ему дадут года три. Все родители ездят в прокуратуру, в Нусекву и дают там взятки. Не дашь – посадят!

Он замотал головой:

– Нет, нет, нет! Никогда! Мы честные люди! Пусть получит, что заслужил!

Я горестно попрощался с этой семьёй, брат Алексея подбросил меня к вокзалу и я повторил ему то же самое насчёт продажной Нусеквы и растленной прокуратуры.

Алексею Агаю дали три года на зоне.

На вокзале я залез в раздолбанный автобус и поехал в Кеттыкоргон.

Часа четыре автобус блуждал по выжженым полям и пыльным дорогам. Шофёр брал дополнительные деньги и за это оказывал дополнительные услуги – заезжал в какие-то дальние деревни с полями, забитыми гигантскими арбузами и дынями. Восток дело тонкое, но гадкое!

Кеттыкоргон был старый удручённый посёлок. Бедный и забытый богом. Люди здесь были одеты в какие-то обноски, многие ходили в сапогах, как в годы войны.

На улице перед мужиком в фартуке дымилась огромная кастрюля с пловом. Пахло пловом и железной дорогой.

На смежной улице перед столом с чашкой плова сидел жирный милиционер с невероятными ляжками. Увидев машину, он начинал чмокать и натягивал верёвку с флажками. Осведомлённые водители бежали к нему, на ходу вынимая деньги из карманов. От взяток непонятно за что не избавлялись ни мужчины, ни женщины, ни дети. Нравы здесь были далеко не европейские. Я тогда и думать не мог, что пройдёт время и вся эта гадость обрушится на мою родину и смоет её.

На станции сидели пыльные публичные девушки и лузгали семечки. Участь этих падших созданий на востоке невероятна.

В Кеттыкоргоне находился сумасшедший дом, и я провёл в нём львиную часть дня, разговаривая с главврачом и заполняя бумаги на своих несчастных клиентов. Территория этого учреждения была грандиозна, от корпуса к корпусу нужно было идти по каменным дорожкам минут десять. Медициной там и не пахло, но зелёный парк при лечебнице был прекрасен. Это был самый настоящий парк, с деревьями в обхват, с огромными клумбами, кустами жасмина, и самое главное – с огромными расстояниями.

Я не мог сделать все дела за один день и вынужден был по совету главврача поселиться в гостинице «Салем», единственной в городе.

Этот самый «Салем» представлял из себя каравансарай с широким неосвещённым коридором внутри и огромными дверями бо бокам коридора. Света в гостинице не было, в коридоре было глаз коли, и я с трудом отыскал свою дверь и койку, где тут же разделся в темноте и стал засыпать. Но не суждено мне было заснуть. Около входа раздались дикие крики и звуки отчаянной борьбы. Я натянул галифе, всунул ноги в сапоги и выскочил из гостиницы. На порожках лежал избитый донельзя человек. Двое уже отъезжали на чёрной машине. Простые на таких не ездят. Он прошептал: «Я журналист. Вёз бумаги, разоблачающие… Помогите мне!»

Как я мог ему помочь?!

Он не успел договорить, потому что из-за угла выкатилась машина с полицейскими, которые, оттеснив меня, ударили его ещё несколько раз и, обвинив в дебоше, забросили в воронок. Машина уехала.

В смятенных чувствах я вернулся в номер. Передо мной прошла расправа, смысла которой я тогда не понимал, но понял позднее. В комнате негромко перешёптывались двое приезжих.

Весь следующий день и вечер я бегал по городу, стараясь забыть происшедшее минувшим вечером.

Глубокой ночью я выехал из городка на тепловозе.

Десять дней в солнечной бананово-тыквенной республике подходили к концу.

Билеты до Нусеквы в аэропорту по военному предписанию достать не удалось, мне кажется, всё это было пущено из-под полы.

Пришлось брать билет на поезд.

Ехали назад трое суток, кланяясь всем столбам, сначала через пустыню с барханами и редкими юртами, потом через зачумлённые посёлки. Один раз машинист остановил поезд и вылез около какой-то юрты. Он пошёл в юрту и около часа пил там чай. Это был не поезд, а вагончики из Диснейленда. Вместе со мной в номере ехал отставной генерал с женой, который каждые пять минут устраивал истерики и требовал к себе внимания и почёта от проводниц и официантов в вагоне-ресторане. И генерал, и его жена были необъятны. Утром их опухшие лица я с трудом идентифицировал, как человеческие. Они приставали ко мне с какими-то идиотскими распросами, переглядывались и улыбались, причмокивая.

Нусеква была такой же. Её въедливую пыль и уродство не проймёт ничто на свете. Выйдя из электрички, я пересел на автобус, и серая бетонная дорога замелькала у меня перед глазами.

Вернувшись в своё ужасающее общежитие, я заснул столь крепким сном, что проснулся только через сутки.

………………………………………………………………………………

История с Недоношенным и Ходжой послужила фундаментом для моих весьма натянутых отношений с другими военными строителями. Она испортилась окончательно, когда, будучи дознавателем, я отказался от взятки в пять тысяч гренцыпулеров – чудовищной цифры по тем временам. Однажды, когда я одиноко шёл вдоль общежития, дабы вынести ведро с мусором, от тёмной торцовой стены отделилась фигура, и я узнал коренастого Увара Умдарбежбужбешврежькралиева. Он поздоровался и сказал, что хочет поговорить со мной. После чего он сказал, что дело, заведённое на Гостоева, несправедливое, он поднял руки на офицера случайно, и если оно будет раскручено, хороший, но чересчур горячий парень сядет в тюрьму ни за что ни про что. Вах-вах-вах, таварсчь лтнант!

– Он ударил офицера! – сказал я, – И извинений ни у кого просить по-моему не собирается!

– Да! – сморщившись, как лимон, подтвердил Умдарбежбужбешврежькралиев. – но он хороший человек!… Мы знаем, что вы тоже в глубине души хороший человек… Хоть и идеалист.

И он потупился и покраснел всей своей медной рожей.

– Вот ты какие слова знаешь, плут! – сказал я ему и насторожился, – И что тебе нужно от меня?

– Да как! Вы собирали справки на Гостоева, как дознаватель, если бы эти протоколы, справки и всё остальное сгорело бы или пропало, было бы очень хорошо. А у вас было бы в кармане пять тысяч имперских гренцыпуллеров!.. Это – новая машина!

В его руке веером разошлась пачка денег, вынутая из-за спины.

Пять тысяч гренцыпулеров в качестве взятки, вручаемые мне на помойке позади моей общаги – это было в высшей степени оригинально! Я был польщён, они наконец оценили меня! Как я его не убил, я не знаю. У меня к тому времени мозг воспламенялся сразу, а кулаки не надо было уже упрашивать, чтобы они пошли в ход.

Когда я уходил, он с отвращением сказал мне в спину: «Небожитель! У нас в горах таких называют «Идеалистами».

– Не твоё чурбанье дело! – сказал я и затопал ногами. Он побежал.

И с не меньшим омерзением подумал: «Какие слова знает, сука продажная! „Небожитель“… „Идеалист“. Образованный, сука!»

Я не взял эту взятку, но судя по тому, что Гостоева в суде оправдали и признали дураком с дальнейшей комиссацией, кто-то эту взятку взял. Скорее всего это были врачи из медкомиссии. Алчность этих слуг Бога Здоровья общеизвестна и в рекомендациях не нуждается. В моём государстве коррупция уже правила бал, а я, как наивный энтузиаст упрямо не хотел этого замечать. То, что мне предлагали взятку в пять тысяч дубовых гренцыпуллеров, а я не взял, через день знали все в части.